Призванный в Бездну [СИ] - Lt Colonel

«А ещё я не круглая дура. Ты постоянно оговариваешься. Но если тебе так удобнее, я не буду настаивать…»

Я потоптался на месте, думая, стоит ли признаться, и не нашёл причин, почему этого не надо делать. Нейфила отдала за меня жизнь. Немного честности в общении с ней не повредит.

Видишь ли, я не совсем обычный безликий… По правде говоря, вообще не он. Я был заперт в его теле, но попал в него из другого мира. Как и почему, я точно не знаю. Моё имя не Каттай, его вместе с внешностью мне отдал парень, которого старуха скормила безликому. Меня зовут Герман.

«Гер-ман».

Нейфила покатала имя на языке; мне понравилось, как она произносила его.

«Можно я буду называть тебя так? И что ты сказал про другой мир?..»

Я вздохнул. Предстоял длинный и занимательный разговор.

Я обо всём расскажу, но прежде пообещай — в этом мире я для всех останусь Каттаем.

«Я же мертва. Кому я могу разболтать твоё имя?»

Когда воскреснешь — кому угодно.

«Тогда проще будет звать тебя Каттаем всегда, чтобы невзначай не проговориться».

Открытый и любознательный ум прирождённой исследовательницы на удивление легко справился с концепцией перемещения между мирами, хотя прежде Нейфила не слышала о том, чтобы души из другого измерения призывались сюда.

Как она заявила, Бездна отрицала незыблемые законы реальности и заменяла их своими собственными. В ней было возможно всё.

Упоминание о том, что меня предала семья, вызвало у Нейфилы ожидаемое сочувствие; она прекрасно знала, каково быть обречённой на смерть своими родственниками.

Теперь на привалах и перед сном я понемногу делился с девушкой подробностями о быте Земли и историей моей жизни. Такие разговоры стали нашей вечерней рутиной.

Когда я как-то сказал ей, что собираюсь покорить Бездну, чтобы вернуться на Землю, она надолго замолчала. Я понял её смятение.

Не переживай. К тому времени ты уже воскреснешь и сможешь отправиться куда захочешь.

Я не собирался тащить Нейфилу в чужой для неё мир. Это было бы покушением на её свободу, которую я старательно в ней взращивал.

«А если…»

Она поколебалась.

«Я захочу на Землю? С тобой?»

Предположение застало меня врасплох. Об этом я как-то не раздумывал. Но ответ пришёл из глубины души.

Почему нет? Если ты того пожелаешь, я прихвачу тебя.

Земная цивилизация была намного комфортнее для жизни, чем местная. После того, как я описал Нейфиле прелести технологического прогресса, было немудрено, что она загорелась энтузиазмом вкусить их самостоятельно.

«Спасибо!» — воскликнула Нейфила с таким восторгом, что я чуть не споткнулся на ровном месте.

Меж тем развитие облика Каттая продвигалось с приятной скоростью. Я методично укреплял кожу и наращивал мускулы. Теперь мелким монстрам приходилось повозиться, чтобы прокусить мой покров, достигший стадии Эскиза, а мои ответные удары, подкреплённые мышечной силой Зарисовки, нередко дробили им кости.

После того как Каттай из заморыша превратился в слегка худощавого, но поджарого и развитого парня, я закончил раздувать мускулы — не ради эстетики, но для фактора неожиданности. От подростка никто не будет ждать силы десятка мужчин. В то же время к увитому канатами мышц качку неизбежно будут относиться с опаской — и тщательнее готовиться к схватке с ним.

Непредсказуемость — это половина победы, как любил повторять отец.

Бизнес-совет обрёл вторую жизнь в Бездне.

Так тянулись мои дни.

Пока однажды я не ощутил на коже несмелое дуновение ветра.

Глава 20

Как назло, поделиться радостью было не с кем. Нейфила скрылась внутри своей души, оставив меня одного. Даже призраки нуждались в отдыхе.

Сквозняком тянуло из узкого неприметного прохода, немногим шире трещины. Пришлось повернуться боком и поворочаться, чтобы протиснуться внутрь. За недели, проведённые под землёй, я привык к ощущению тесного давящего пространства, но в этой расщелине и дышать получалось с трудом.

Неглубокие вдохи подстёгивали биение сердца. Трещина казалась бесконечной. Я опасался, что она продолжит сужаться, пока я не застряну в ней — в полушаге от долгожданного выхода на поверхность. Я отгонял эту мысль, но она настойчиво возвращалась.

Наконец проход вывел меня в низкую пещеру, по дну которой бежал, пробив желоб в скале, тёмный ледяной поток. Всюду росли отвратительные крупные грибы. Их толстые ножки гнездились в земле чашеобразными мясистыми опухолями, а на широкие шляпки, казалось, была натянута настоящая кожа, изъеденная рубцами и язвами. Некоторые по размеру сошли бы за табуретку, но едва ли нашёлся бы глупец, вздумавший усесться на них.

Воздух был пропитан смрадом гниющего мяса. Я осторожно обошёл полуразложившийся остов ткача, попавшего в ловушку. Несчастная тварь ещё дышала, оплетённая молодой грибковой порослью.

Нейфила рассказывала, что немало искателей становилось жертвами таких колоний. При касании они выбрасывали облака ядовитых спор, что валили жертв с ног, парализуя, но не убивая.

Они превращалась в живую подкормку.

Ходили слухи, что мозг грибы поражали в последнюю очередь, чтобы добыча протянула как можно дольше. Кроме того, они доставляли питательные вещества в организм жертвы. Угодившее в ловушку существо могло месяцами валяться среди грибов, сознавая, что с ним происходит, и понимая, что спасения не будет.

Я шлёпал по руслу мутного ручья, держась на расстоянии от коварных мясистых колпаков, источавших запах падали. В этих зарослях водились многоножки, скорпионы и ядовитые пауки, укус которых вызывал пещерную лихорадку. Они и другие, не менее мерзкие насекомые копошились возле живых трупов. Один раз мне даже показалось, что я разглядел человеческий силуэт, но я не стал приближаться, чтобы удостовериться в этом.

Пещера тянулась, как нескончаемый подземный канал. Гелиоторов тут не было, но через какое-то время начали попадаться странные светящиеся наросты. Вода тоже заблестела, точно серебро. Очевидно, в неё стекали какие-то соки, или споры, или бактерии, которые и рождали жутковатое мерцание. Ступни зачесались, но я упрямо переставлял ноги по осклизлому дну.

Альтернатива была хуже.

Дуновения ветра усилились, и это подстегнуло меня. Грибная колония сменилась мотками жгучего лишайника, который свисал с потолка. Порывы сквозняка надували их, как паруса, играли с волокнами. Сквозь них просвечивал далёкий свет — необыкновенный, не тот, что водился в Лабиринтуме.

Это был свет, рождённый солнцем, а не его жалкими подражателями. Тёплый, яркий, манящий.

Я перекинулся в безликого. Со жгучим лишайником я уже сталкивался и прекрасно знал, что человеческую форму он выжжет за считанные мгновения, как её ни укрепляй. А вот на безликого его приёмы практические не действовали. Черви плодились быстро и заменяли павших сородичей ещё до того, как те превращались в высохшие ленты.

Это не означало, что боли не будет.

Но её можно игнорировать.

Я вступил в заросли без колебаний, как опытный пловец, который погружался в прорубь. По телу забегала щекотка, сменившаяся покалываниями, а те переросли в едкие покусывания растений. Я не оставался в долгу и срывал пряди лишайника, проделывая в нём просеку.

Увлечённый борьбой, я почти пропустил момент, когда впереди возникла пустота. В глаза, привыкшие к мягкому пещерному мраку, ударил жестокий свет.

Я замер, и это спасло меня. Парочка камней, задетых ногами, скатилась с насиженных мест — и ухнула с обрыва, исчезнув безо всякого звука.

Когда я приноровился к новому освещению, передо мной предстала пропасть. Она была так велика, что другой её склон был скрыт за туманными облаками. Осторожно высунувшись, я обнаружил, что склоны провала чуть загибались по окружности.

Иными словами, я стоял на краю циклопической дыры. Её стены усеивали бесформенные чёрные пятна. Из-за них не сразу удавалось увидеть